 В октябре 1939 года советский пароход «Селенга» вышел из Владивостока и взял курс на Филиппины. Переход прошел без каких-либо осложнений, и 25 октября судно встало на якорь на внутреннем рейде Манилы. Едва закончив оформление прихода, приступили к погрузке. С обоих бортов ошвартовалось по лихтеру, с которых в трюмы «Селенги» начала поступать вольфрамовая и молибденовая руда и 1600 т кофе. После чего 5 ноября судно вышло в море, чтобы следовать во Владивосток.
Пока советский пароход стоял в Маниле, местные газеты наперебой сообщали, что «Селенга» принял ценный стратегический груз, который по Транссибирской магистрали будет, видимо, отправлен из Владивостока в Германию, но что вряд ли это допустят английские военные корабли, стоящие на рейде. Эти статьи носили провокационный характер, но экипаж особо не волновался.
На следующий день плавания, на подходе к острову Формоза (Тайвань) судно догнал английский крейсер «Ливерпуль». На его мачте развевался сигнал «Немедленно остановитесь!» Это было грубым нарушением свободы судоходства в открытом море. Поэтому капитан «Селенги» Алексей Павлович Яскевич не стал выполнять распоряжение и приказал следовать прежним курсом. На крейсере расчехлили орудия и пошли на сближение. С крейсера спустили моторный бот. Через несколько минут он был уже рядом, и набившимся в него военным морякам не составляло особого труда «взять на абордаж» советское низкобортное судно. Возглавлял десант, как вскоре выяснилось, старший помощник командира корабля. Англичане быстро рассыпались по судну.
Однако радист «Селенги» уже успел передать во Владивосток, что судно задержано английским крейсером и что военная команда поднимается на борт. Больше ничего сообщить не удалось, в радиорубку ворвались англичане. Одновременно они появились и на мостике.
Английский офицер объявил, что, по их сведениям, груз вольфрама и молибдена, находящийся на борту «Селенги», предназначен для Германии, с которой Англия находится в состоянии войны. Поэтому он имел указание задержать судно и отвести его в Гонконг для проверки груза и грузовых документов. Яскевич заявил протест, подчеркнув, что Советский Союз ни с кем не воюет, а англичане захватили судно нейтральной державы. Однако английский офицер требовал следовать в Гонконг для проверки сведений относительно груза. Было ясно, что решение принято гораздо раньше, и любые аргументы попросту не принимаются в расчет. «Не будем играть в прятки, капитан, — заявил в конце концов офицер в ответ на категорический отказ следовать в Гонконг, — если вы не подчинитесь, я имею приказ силой доставить весь экипаж на крейсер, а судно мы возьмем на буксир».
А.П. Яскевич понимал, что оставлять судно без экипажа нельзя ни в коем случае — возможна любая новая провокация. Поэтому, подчинившись силе, он повел «Селенгу» в Гонконг под конвоем крейсера. На борту судна англичане оставили трех офицеров и сорок вооруженных моряков. 12 ноября судно было поставлено на якорь в военном порту Гонконга, и моряков с крейсера сменила военно-морская полиция.
Вскоре прибыла комиссия во главе с начальником военно-морской базы, который объявил, что до выяснения вопроса о принадлежности груза «Селенга» арестована, однако экипаж имеет право схода на берег. После этого раскрыли трюмы, сфотографировали груз и сняли копии с грузовых документов. Завершив эту работу и опечатав радиорубку, комиссия отбыла.
На другой день капитан судна сошел на берег, разыскал в городе представителя «Экспортлеса» и через него дал телеграммы о задержании судна в адрес начальника Дальневосточного пароходства и посла Советского Союза в Англии. Для команды потянулись дни томительного ожидания.
Затянувшийся рейс, тропический климат, нервное напряжение делали свое дело. К концу месячной стоянки заболели трое членов экипажа. Их удалось отправить во Владивосток на норвежском судне, следовавшем туда с грузом чая. С ними Яскевич передал в адрес начальника пароходства подробное донесение обо всем случившемся. Кроме того, он просил решить ряд проблем, связанных с выплатой денег экипажу, расходами на продукты, материалы, бункер и прочие практические вопросы, неизбежно возникающие в непредвиденных обстоятельствах. Ответ требовалось дать по радио в условленные сроки, без подтверждения получения.
К этому времени удалось убедить англичан, что экипаж больше не может без радиоприемника. Это и в самом деле было так: людям не хватало известий с Родины, простой русской речи, музыки. Но теперь приемник был особенно необходим, чтобы принять ответ пароходства. С согласия сторожей радиоприемник перенесли из радиорубки в кают-компанию. Около него экипаж установил дежурство. Примерно через месяц после отправки больных радисту удалось прослушать ответы пароходства.
Между тем жизнь шла своим чередом. Экипаж поддерживал судно в надлежащем виде, выполнял ремонтные работы. Монотонная череда дней изредка прерывалась «развлечениями». Однажды на судно прибыл китаец, отрекомендовавшийся представителем гонконгской судовладельческой фирмы. Вручив визитную карточку, он сообщил, что имеет поручение переговорить с капитаном о продаже судна и груза. По сведениям, которыми якобы располагает его фирма, англичане не собираются освобождать «Селенгу». О цене и об условиях продажи можно будет договориться и позднее, в непринужденной обстановке в одном из ресторанчиков в материковой части Гонконга. Яскевич заподозрил, что встреча инспирирована английскими властями. Разве смог бы этот тип попасть на судно без их разрешения? Чтобы избежать неприятностей, капитан решил проконсультироваться с нашим представителем в Гонконге, а встречу назначил китайцу через три дня. Как и ожидалось, в назначенное время «покупатель» не явился. А через нашего представителя было установлено, что ни в одном списке гонконгских фирм названная компания не значится.
Был и другой случай. Как-то на судне появился русский эмигрант, назвавшийся Поповым. Он прибыл на джонке, в форме младшего офицера английской морской полиции. Дежурившие на судне полицейские пропустили его беспрепятственно. Нещадно обругав Англию и англичан, этот Попов под большим секретом сообщил, что судно скоро будет отпущено и попросил спрятать его на пароходе, чтобы вернуться в Советский Союз. Это была простейшая попытка провокации, рассчитанная на то, чтобы обвинить советских моряков в нарушении местных законов. Капитал дал команду вышвырнуть Попова в стоявшую у трапа джонку. Дежурившие на судне полицейские молча наблюдали эту сцену и даже не вмешались.
12 января 1940 года, спустя два месяца после ареста судна, на него прибыл командир военно-морской базы. Он сообщил капитану, что согласно указанию из Лондона «Селенга» освобождается, и можно готовиться к выходу во Владивосток.
14 января судно было полностью готово к выходу. Оставалась последняя формальность — получить у портовых властей специальный флажный сигнал для прохода ворот порта и бонового заграждения. Яскевичу сообщили, что сигнал будет дан непосредственно начальником военно-морской базы, который специально для этого прибудет на судно.
Во второй половине дня он действительно прибыл, но не один: с ним был французский морской офицер. Англичанин еще раз подтвердил, что его власти отпускают судно. Но у союзников Англии, французов, имеются некоторые вопросы. С тем он и уехал.
История повторялась. Француз оказался старшим помощником командира вспомогательного крейсера «Арамис». Еще недавно это было крупное пассажирское судно компании «Мессажери маритим», переоборудованное с началом войны, и вошедшее в состав французской азиатской эскадры. Теперь крейсер стоял на рейде неподалеку от нашего судна.
Выдвинув все те же абсурдные претензии относительно груза, офицер объявил, что французские власти задерживают «Селенгу» и предлагают в сопровождении крейсера следовать в Сайгон. После отказа Яскевича исполнить указание французского офицера к борту «Селенги» поспешили два моторных бота с «Арамиса», набитые вооруженными моряками. Бесцеремонно высадившись на судно, они первым делом заняли мостик, затем машинное отделение и все помещения судна. Капитану советского парохода снова было предложено вести судно в Сайгон. В случае отказа весь экипаж будет переведен на крейсер и посажен под арест, а пароход «Селенга» на буксире доставлен в Сайгон.
Категорически отказавшись выполнить это требование, опротестовав незаконные действия, А.П. Яскевич потребовал убрать всех французов с судна. В ответ на это вооруженные французские матросы, по команде офицера стали силой сводить, а вернее, сносить на руках сопротивлявшихся членов команды и комсостава в стоящие у борта боты крейсера. Но это капитан уже предвидел, поэтому заблаговременно успел передать указание старшему механику, чтобы в случае чего французы не смогли вести «Селенгу» своим ходом.
На «Селенге» остались одни французы. На крейсере всю команду загнали в один кубрик, а комсостав разместили по каютам. У всех помещений выставили часовых. Итак, до получения указаний из Франции, экипажу предстояло находиться на положении интернированных. Сначала — на борту «Арамиса», а затем на берегу — под надзором французских колониальных властей. Положение осложнялось еще и тем, что в СССР ничего не знали об очередных событиях на «Селенге», настолько скоротечно развивались события.
Когда утром следующего дня конвой вывел экипаж судна на верхнюю палубу для прогулки, советские моряки увидели «Селенгу», идущую рядом с крейсером. Судно двигалось еле-еле. Это значило, что старший механик успел вывести из строя систему подогрева воды для питания котлов. На следующий день крейсер уже тащил судно на буксире.
Через четыре дня плавания «Арамис» с помощью буксиров завел «Селенгу» в порт Сайгон и поставил к причалу в военном порту. Экипаж же на моторных ботах отвезли миль на двадцать вверх по реке Сайгон и разместили в каких-то карантинных бараках. Там русские моряки были с соотечественниками — экипажем теплохода «Маяковский» Черноморского пароходства, во главе с капитаном Г. Мирошниченко. На пути из США во Владивосток с грузом различного оборудования это судно было задержано в Южно-Китайском море французским крейсером «Ла мота пикве» и приведено в Сайгон. Повод для задержания был выбран аналогичный.
Яскевич с Мирошниченко обсудили создавшееся положение и написали протест губернатору французского Индокитая, направив его через французского офицера приставленной к русским морякам охраны. Прошло два дня, но ответа не было.
Тогда капитаны решились на крайние меры. Посоветовавшись с экипажами, объявили голодовку. Поначалу охрана лагеря не отнеслась к этому заявлению серьезно. Но когда моряки в течение двух суток не являлись ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин, охрана забеспокоилась. Командир лагеря, французский капитан, упрашивал прекратить голодовку, но советские экипажи стояли на своем: голодовка будет продолжаться до тех пор, пока не прибудет губернатор.
И это подействовало. На следующее утро в лагерь прибыл хоть и не сам губернатор, но его представитель в чине контр-адмирала. Оказалось, что губернатор получил наш протест и уже сообщил об этом в Париж. Из визита высокопоставленного официального лица наши моряки постарались извлечь максимум пользы. Ему изложили все претензии. Советские экипажи не были военнопленными, а только временно интернированными гражданами нейтральной страны. Лагерь же, где их разместили, не отвечал самым элементарным требованиям. Кроме того, одежда моряков не соответствовала местному климату.
Адмиралу пришлось согласиться. Он не только дал указание перевести моряков в более подходящее место, но и распорядился выдать обоим экипажам тропическое обмундирование и установить рацион питания, предусмотренный для французских моряков.
Адмирал сдержал слово. Буквально на следующий день советские экипажи перевезли на машинах на бывшую каучуковую плантацию, милях в ста южнее Сайгона. Хотя условия здесь можно было считать удовлетворительными, плантация, тем не менее, была огорожена и охранялась французскими и вьетнамскими солдатами под руководством французских офицеров. Выход за территорию советским морякам был запрещен. Была выдана экипажам и тропическая одежда.
Несмотря на улучшение условий, Яскевича и Мирошниченко особо волновал один вопрос: до сих пор о судьбе советских судов не было известно ни в советском представительстве, ни на Родине, так как при захвате не удалось передать сообщение. Было решено попробовать скрытно связаться с консулами нейтральных стран в Сайгоне.
Написав от имени двух капитанов письмо в адрес норвежского и китайского консулов в Сайгоне, указав место нахождения советских экипажей, обратились с просьбой к этим дипломатам, сообщить советскому правительству о задержании судов и интернировании экипажей. Доставить письмо по назначению взялся один китаец из обслуживающего персонала, конечно, минуя администрацию лагеря. Китаец сдержал свое слово, и письмо, как оказалось позднее, дошло по назначению.
Примерно через неделю после этого в лагерь прибыли оба консула в сопровождении французских офицеров. Каково же было удивление французов, когда в их присутствии консулы сообщили нам, что письмо получено и уже передано в Москву. Таким образом, главная цель была достигнута. Капитаны советских судов еще раз подтвердили, что единственная просьба, претензия и пожелание состоит в том, чтобы экипажи как можно скорее освободили, вернули на суда и дали, наконец, возможность вернуться на Родину.
Понятно, что иностранному консулу не дано права вмешиваться в действия местных властей, но оба они твердо пообещали, что будут интересоваться судьбой советских экипажей и судов и, как только что-то станет известно, обязательно сообщат капитанам.
Так прошло более четырех месяцев, прежде чем пришло долгожданное известие: из Парижа получено указание относительно советских моряков. Однако груз французы решили оставить в Сайгоне до окончания войны. Протесты Яскевича и Мирошниченко успеха не имели. Прошло, однако, еще не менее полутора месяцев, прежде чем моряки вернулись на свои суда. «Селенга» стояла в порту уже без груза. Корпус, надстройка, палубы, механизмы покрылись ржавчиной. Оборудование, мебель, дельные вещи разломаны или похищены. Чтобы привести судно в мореходное состояние, требовалось не меньше месяца интенсивной работы всего экипажа. Часть ремонтных и восстановительных работ по приказанию губернатора была произведена силами и на средства морского адмиралтейства.
Наконец, в мае 1940 года, «Селенга» была готова к выходу в море. Но не возвращаться же было домой в балласте, тем более, что предстоял длительный переход до Владивостока. С разрешения пароходства судно зашло в Гонконг и оттуда с грузом орехов, масла и бобов последовало в родной Владивосток, куда и прибыло 30 июня. Так закончился этот рейс, растянувшийся почти на полгода.
[источники]
источник
|
