Ничего не предвещало беды, когда плывущий по реке Миссисипи пароход «Ласточка» на всех парах вмазался в невесть откуда взявшуюся прямо на фарватере мель.

«Ну что, щенок, уши тряпками заложил?» — раздался за спиной стоявшего у штурвала Самюэля Лонгхорна Клеменса, в просторечии Сэма, вкрадчивый голос лоцмана, сопровождающийся (для лучшего усвоения материала) увесистыми подзатыльниками.

«Сколько раз тебе повторять, что двигаться можно, только когда лотовый кричит mark twain! — Разорялся лоцман. — Mark twain, осел ты вислоухий, mark twain, гнилая отрыжка всплывшего топляка, запомнил?»

«На всю жизнь, — ответил будущий писатель, вытирая из-под носа юшку и сквозь брызнувшие от затрещин слезы рассматривая заснувшего на носу негритенка-лотового, рефлекторно продолжавшего опускать и поднимать в чистом воздухе орудие своего труда.

Вот так и получилось, что один безвестный шкипер в минуту душевного расстройства придумал своему щенку (так на сленге называли учеников лоцманы) имя, под которым его теперь знает весь мир.

Псевдонимы ведь бывают разные. Кто-то попросту выпендривается, другой таким незамысловатым образом предъявляет миру застарелые комплексы, а иные без всякой мысли рисуют на все терпящей бумаге первые приходящие в голову слова.

А Самюэль Клеменс решил в собственном имени запечатлеть те времена, которые он позже назвал самыми счастливыми в своей жизни. И трудными.

Ведь Миссисипи непохожа ни на одну другую реку. Громадная — 3, 770 км протяженностью, она протекает по территории 10 штатов, и, что самое паршивое для моряков, не имеет постоянного русла.

Если в любой другой реке есть хоть какая-то каменистая основа и фарватер определить достаточно просто, то Миссисипи — это залитый водой сплошной песок. Береговая линия меняется постоянно, отмели блуждают по прихоти течений и своей собственной, ориентиры становятся бесполезными уже через час после их установки, а там, где полчаса назад была глубина с хороший небоскреб, теперь гусь может на другой берег перейти, не замочив перьев.

Деревья, совсем недавно тянувшие ветви к борту, вдруг убегают на десяток метров от берега. Бывало, что вниз по течению идешь по одной реке, а возвращаешься уже совершенно по другой — настолько меняется не только русло, но и ландшафт. Именно поэтому лотовые на носах пароходов постоянно орали mark twain (то есть, отметь две сажени, минимальную глубину, возможную для прохода судов).

В таких условиях лоцман на пароходе был не то что первый после бога, а порой даже совмещал с ним функции. Капитан что, только для представительности отсвечивал фуражкой при отходе и гордо стоял на мостике по прибытии. Во время плавания реальная власть принадлежала лоцману, и с этим никому даже в голову не приходило поспорить.

Представьте, что в вашей любимой, насквозь изученной квартире жена без вашего ведома произвела перестановку, а вы являетесь ночью, да еще и свет во всем доме отключили. Собрав все стулья, вешаете пальто на хрустальное бра, после чего выколупываете осколки из самых неожиданных мест. Вместо холодильника попадаете в платяной шкаф, стол коварно бьет вас поддых, невесть откуда взявшийся на месте корзины для белья комод нагло врезается острым углом в бедро, а при попытке улечься на любимый диван вы всей массой рушитесь на оставленные для инвентаризации елочные игрушки, и особо наглый штырь впивается вам в… ну… понимаете.

Так вот прикиньте, что в подобной круговерти лоцману на Миссисипи нужно не только понять, какие вещи и куда перенесло, но и найти оптимальный проход для своей совсем немаленькой колымаги, при этом иметь в виду возможный прорыв канализации, дизайнерскую перепланировку жилплощади и возможность обхода скоплений мусора, его расположение в разных частях квартиры и зависимость количества заторов от времени года и хозяйственной деятельности супруги. Причем без всякого компьютера.

Представили? Плохо не стало? А ведь это обычная работа лоцмана на Миссисипи.

Самюэль Лонгхорн Клеменс целых четыре года отработал на реке, сначала помощником лоцмана, а потом два сезона полноправным водителем пароходов. Как знать, может, он и дальше водил бы суда по изменчивому, как ветреная красавица, руслу Миссисипи, если бы во время войны Севера и Юга войска не блокировали реку. Тогда он окончательно и стал Марком Твеном, дав миру Гека Финна, Тома Сойера и тот самый забор, который красят до сих пор многие поколения пацанят. И, уходя в вольное писательское плавание, он сказал: «Климат зависит не от погоды, а от людей, которые нас окружают».

А лоцманское искусство на Миссисипи умерло в тот самый момент, когда появились баржи с гидролокаторами, эхолотами и прочими средствами современной навигации. И только старые, отбеленные шершавым песком Миссисипи шкиперы, способные без всяких приборов определить мель по легкой ряби на воде, спрятав ухмылки в густые усы, ждут, когда вся эта хитрая машинерия даст сбой. И тогда над коварной рекой вновь раздастся крик лотового «Mark twain». Значит, плыть можно…